Дима Бамберг (Schokk) – про бой с Жиганом, ситуацию с Оксимироном, закат баттл-рэпа и новом поколении молодежи

Их конфликт начался еще середине нулевых, а в 2011 просто взорвал индустрию. Жиган вместе с друзьями напал на Шокка и Оксимирона в квартире и заставил их извиняться на камеру. После этого распалась команда Шокка и Оксимирона «Вагабунд», а Дмитрию пришлось покинуть Россию. Спустя десять лет Шокк и Жиган поставят точку в этом конфликте.

Мы позвали Диму на шоу 5х5 и поговорили о событиях десятилетней давности, отношениях с Оксимироном, переезде из Казахстана в Европу, героиновой волне среди эмигрантов, расцвет и закат баттл-рэпа, смерть старой Европы и молодежи, которой больше не интересен хип-хоп.

БОЙ С ЖИГАНОМ, ГОНОРАРЫ, ЧТО БУДЕТ ПОСЛЕ?

— Это интервью удалось организовать благодаря менеджеру Виталию Тарасову, который работает с бойцами. Как ты с ним познакомился?

— Случайно. Виталий – близкий друг моего тренера. Тренер сказал, что мне обязательно нужен менеджер. Виталий знал, кто я – мы встретились и договорились.

— Ты рассказывал, что следишь за единоборствами. Что нравится больше всего?

— Вообще все, потому что я начал смотреть с другого ракурса и понимать чуть больше. Нравятся кулачные бои из-за непредсказуемости. Под влиянием тренера я стал интересоваться боксом, его технической стороной, интеллигентностью.

— Кого ты считаешь сильнейшим бойцом ММА вне зависимости от весовых категории и сильнейшим боксером?

— Боец ММА – Камару Усман. Боксер – мне нравится Канело, особенно во время поединка с Мейвезером. Как он адаптировал технику Флойда, как он выучился на своих ошибках и как применяет это сейчас.

— У кого из бойцов ММА лучший трешток?

— У Макгрегора, конечно.

— Последний бой, который впечатлил тебя больше всего?

— Меня до сих пор впечатляет бой Артура Абрахама против Эдисона Миранды. Артур победил по очкам со сломанной в четырех местах челюстью, а потом отомстил в реванше. Но это, наверное, потому что я знаком с Артуром. Тогда весь город за него переживал.

Много интересных боев у Канело. Из последнего впечатлил поединок Дауда Стханского против Сослана Асбарова на «Хардкоре» — неожиданный нокаут после короткого и жесткого удара.

— Как ты познакомился с Абрахамом?

— Артур жил в Бамберге и учился с моими друзьями Гариком и Савиком, а я – с его младшим братом Сашей. У нас была одна тусовка. Артур – самый спокойный из всех спортсменов, которых я встречал. Никогда не лез ни в какие драки, не говорил громких слов, не матерился.

— Вспомни свою самую жесткую драку на улице.

— В 19 лет получил не столько по морде, сколько по эго. Я неплохо и много дрался в молодости и однажды нарвался на обычного работягу немца. Я пьяный, он относительно трезвый. Это было кровопролитно. Он посадил меня с первого удара, я вскочил, бросился на него и снова сел – так раза четыре. В какой-то момент он уже просто обхватил меня и сказал: «Хватит». Сильно разбил мне лицо: сечки, фингал, нос, губы – раскрасил, как я и заслужил. А последняя драка где-то полгода назад в «Южной рюмочной», когда мы гуляли с Петаром Мартичем.

— Зачем тебе бой с Жиганом? Из интервью складывается ощущение, что этот бой нужнее тебе, чем ему

— Потому что эта история не закрылась сама по себе. Много лет назад я на нее забил и уже никак не реагировал. В моем окружении оставались скорее побочные моменты из-за 2011 года, но сам конфликт остался в прошлом. Почему бой нужен сейчас? Я увидел его вызов на «Нашем Деле», увидел этого толстого побитого жизнью неудачника и подумал: «Серьезно? Давай сделаем это!». Все понимают, что он совершил несправедливый поступок, который стал причиной других подобных историй. Димаста повторил что-то подобное вообще с несовершеннолетними мальчишками.

История с Жиганом коснулась не только меня, но и всего жанра. Все, кто ее тогда заметил, переживали с одной или другой стороны. Проснулось чувство справедливости.

— То есть этот бой не стал бы реальным, если бы Жиган не бросил тебе вызов?

— У меня проскакивало, что однажды мы встретимся и посмотрим, что будет, если он окажется один и без толпы. Друзья спрашивали: «Что это даст? Ты подерешься с ним на улице, набьешь ему морду, но следующий ход будет за ним». Бесконечная история. Но я знал, что если мы встретимся, то обязательно кинусь на него драться. Я много раз встречал людей, с которыми у меня были перепалки в интернете, но я не начну драку из-за этого. Не считаю, что могу размахивать руками. Но в его случае знал: если увижу, точно брошусь. Наверное, бой бы не состоялся, но драка – точно.

— Ты психологически готов к возможному поражению? 

— Я уже выиграл и не могу проиграть. Самый важный шаг сделан – эту историю все обсуждают. Бессмысленно выходить на ринг, если не уверен в своей победе. Мне кажется, что мои спарринги гораздо жестче, чем этот бой. Мысли о поражении в голову не приходят. Например, как закончится наш бой с Димастой, я не могу предсказывать. К нему спортивный интерес, нет эмоций, ненависти или любви. Просто можно подраться и заработать денег. Там я могу проиграть.

— Как ты думаешь, в случае твоей победы друзья Жигана попытаются сделать тебе что-то после боя?

— Я больше чем уверен. Он угрожал мне в личке и писал, что все это не закончится нашим поединком, что за оскорбления в его адрес мне придется ответить. Если это случится после боя – я рад, потому что буду с ребятами, которые жестче, чем он. Если после, когда я окажусь один, значит, судьба.

— Джиган говорил, что изначально ему предлагали около двух миллионов рублей за бой. Какой гонорар у тебя?

— Я не перестаю удивляться вранью этого человека. Там нет таких сумм, и никто не собирался платить ему два миллиона. Гонорары большие, причем он настаивал на том, что все забирает себе. Ставил три условия: весь гонорар его, он не скидывает вес, боксерские перчатки в формате шесть раундов по две минуты. Потом переобулся и сказал три раунда по две минуты, вес не скидывает и забирает весь гонорар. Но бой раскручиваю я, деньги появились благодаря мне. Если вместо меня поставить кого угодно, там близко не будет таких сумм. Я же не дурачок отказываться от денег. Гонорары приблизительно одинаковые, плюс есть фонд для победителя. Все его постукивания по груди, как он важный и ценный на медийном рынке – это чепуха.

— То есть деньги в этой истории имеют значение?

— Изначально про них не думал. Если бы нам предложили подраться за сто тысяч рублей, я бы все равно согласился. Деньги не были в приоритете, но когда они появились, я сказал: «Так-так».

— Тебе 40 лет, Джигану 37. Как ты считаешь, как этот бой выглядит в глазах молодой аудитории? Интересно ли им это?

— Я вижу по соцсетям, что моей аудитории и аудитории баттл-рэпа тех времен интересна. 20-летним ребятам – нет. Они с трудом могут вспомнить, кто я такой, а его вообще не знают. Как это выглядит со стороны? За пресс-конференцию «Нашего Дела» мне стыдно, за этого бомжа с цветами и все остальное. Мне же приходилось рассказывать друзьям, жене, ее подругам, что происходило. И в моем, и в его случае это выглядело некрасиво. Но я старался сдерживаться и минимально материться.

Фото — @dimitri.bamberg

ИСТОРИЯ БАТТЛ-РЭПА, РАСПАД «ВАГАБУНДА», КОНФЛИКТ С ЖИГАНОМ И ОКСИМИРОНОМ

— Ты рассказывал, что в Германии у рэперов было в порядке вещей жестко друг друга диссить. Неужели ты не понимал, прожив 15 лет в Казахстане, что в России к подобным вещам другое отношение?

— Я дифференцировал. Когда ты выясняешь отношения в баре, то никто не говорит таких вещей. Но есть контекст баттл-рэпа, на котором мы выросли. В 15 лет я уехал из Казахстана в Германию. В Америке баттл-рэп уже был в порядке вещей, в начале нулевых культура появилась в Берлине. Я начал делать рэп на русском исходя из того, что это жанровая история. Рэп в Америке, Германии, Франции плюс-минус похож. Не задумывался, что в России уличные понятие настолько влияют на развитие жанра, что люди отказываются от словесного соперничества, которое этот жанр развивает.

Очень быстро пришлось понять, что люди на это странно реагируют. Смысл даже не в том, какие слова ты употребляешь, а в том, что ты говоришь: «Рифмы и тексты у вас слабые, мы лучше вас». Ты хочешь задеть человека рифмами, он в ответ напрягает мозги и пытается тебя переплюнуть. Это и есть баттл-рэп, так работал «Версус», но в 2006-2007 году в России это вообще никто не принял. Можно было получить по морде.

— Сколько раз тебе угрожали?

— Постоянно. В Харькове на автограф-сессию пришел тип и бросился драться. Тогда был азарт, но в какой-то момент я понял, что многие вещи сказал неправильно. Например, еще до истории с Жиганом в 2011 году ездил в GAZ, чтобы извиниться перед Бастой – его не было. Там как получилось – после нашего с Оксимироном концерта подошел начальник охраны Майк, который также был охранником Басты, и сказал: «У вас на концерте все безопасно, но тебе стоит решить вопрос с Васей. Ты наговорил много вещей». Мне ребята объяснили, что если к тебе подходит Майк, ты либо уедешь из Москвы, либо пойдешь говорить с Бастой.

— Отъезд из России после ситуации с Жиганом был твоей ошибкой?

— Ошибкой было то, что я не вернулся. Я – иностранец, виза закончилась, и мы запланировано разъехались. А не вернулся я потому, что произошло более трагичное и сложное событие – распад «Вагабунда», когда мой брат и коллега от меня открестился. Меня это сломало, я не видел смысла продолжать. Остался в Гамбурге, забухал и забил на все.

— Оксимирон после распада «Вагабунда» стал самым популярным рэпером в России. Ты не думаешь, что от развала команды он только выиграл?

— Оксимирон принял верное для себя решение. Он проявил хладнокровие, все обдумал и не повелся на эмоции. В его случае решение оказалось правильным. Он продолжил заниматься творчеством и выступать. Я принимал эмоциональные решения и все больше себя закапывал.

— Ты не считаешь, что Оксимирон не соответствовал жестким текстам, которые были у вас во времена «Вагабунда»?

— Ну почему не соответствовал? Он нигде не подавал себя бруталом и самцом. Изначально было видно, что Мирон – человек с образованием, головой и эрудицией. Не было образа уличного пацана, он полностью соответствовал своим строчкам и не пытался казаться тем, кем не является.

Оксимирон подрался на улице один раз. В 2010 году во время беспорядков в Лондоне он взял камеру у знакомого и поехал снимать концертное приглашение. А до этого я ему в шутку говорил: «Ты драться не умеешь, поэтому пытайся максимально жестко ударить в кадык и уходи». И вот он звонит весь на эмоциях: «Диман, я сейчас снимал материал, ко мне подбежал черный и пытался отжать камеру. Я со всей силы ударил ему в кадык, он не смог ее отжать! Это ####### [офигенно]!».

— Ты смотрел фильм Жигана Beef?

— Нет, даже отрывки не видел. Я и диссы на себя не слушал. Одно дело, если тебя пытаются задеть, и ты реагируешь, когда делаешь баттл-рэп. Но зачем смотреть фильм, где тебя выставляют трусом.

— Тебя удивило, что в этом фильме снялся Оксимирон?

— Сначала я злился, считал это предательством. Потом понял, что Мирон попал в ситуацию, в которую не должен был попасть. Ему пришлось выкручиваться. Наверное, когда его просят поддержать какое-то мероприятие, ему приходится. Не думаю, что он делает это добровольно. Может быть, на него есть компромат.

— У Жигана может быть компромат на Оксимирона?

— Было условие, что если мы не извинимся на концерте за песню «Дегенеративное искусство», кадры из квартиры попадут в сеть. Я этого не сделал, а Мирон извинился. Поэтому какие-то кадры Мирона не вышли. Может быть, это и есть компромат, хотя там понятно, что происходило с нами обоими. Какая-то причина есть. Жиган – это не круг общения Мирона, хотя бы потому, что они стоят на противоположных сторонах в гражданских позициях.

— Если ты когда-нибудь встретишься с Оксимироном, как это будет выглядеть?

— Мы виделись пару лет назад на тусовке «Студии 21». Никто не проявлял лишних эмоций, не пялился. Просто проходили мимо и вели себя естественно.

— Прямо сейчас у тебя есть какие-либо претензии или вопросы к Оксимирону?

— Где альбом, ##### [блин]?! Нет претензий. Моя жена Настя спрашивает: «Хочешь ему написать, встретиться и все замять?». Я не могу ответить себе на этот вопрос, потому что у меня нет вопросов и претензий. Выкапывать и обсуждать прошлое – я и так вынужденно копаюсь из-за боя. Думаю, ему тоже не особо интересно.

— Из всего сказанного становится понятно, что конфликта у вас не было, а было недопонимание.

— Сегодня я понимаю, почему он принял какие-то решения, и не осуждаю их. А тогда не понимал. Я сказал и сделал много вещей за кулисами, вел себя очень некрасиво. Пытался выйти на конфликт, а он до последнего игнорил. Может быть, если бы я не реагировал на его видеообращение в Питере, мы бы давно все забыли. Но я постоянно подливал масла в огонь. То говорил, что проехали, то снова начинал цеплять. Наверное, сам создал этот барьер, и Мирон ушел на дистанцию. Прошло десять лет, мы изменились, все это потерялось. А конфликта как такового не было.

— Тебе скоро 41 год. Как ты сейчас смотришь на все, что делал в молодости?

— Сейчас это настолько далеко, что я могу посмеяться. Но там много всего, что меня ужасает. Понимаю, что так сформировалась моя личность, дурные черты характера. За многие вещи мне страшно и стыдно. Не хочу, чтобы мои дети это пережили. Про многое я не рассказываю, хотя пишу книгу. Некоторые вещи я могу понять и объяснить, но эти объяснения не смогут оправдать меня.

Фото — @dimitri.bamberg

ПЕРЕЕЗД В ГЕРМАНИЮ, 90-Е, КРИМИНАЛ, НАРКОМАНИЯ

— В 16 лет ты переехал из Казахстана в Германию. Что жестче – Германия 90-х или Казахстан 90-х?

— Если вспоминать постфактум, то Казахстан – очень жесткое место. Когда мы переехали в 96-м, мне еще год снилось, что я снова каким-то образом вернулся. Все максимально мрачно. Например, мне девять лет, стою с бабушкой на остановке. Из-за угла выбегает человек, которого валят на землю трое и начинают пинать. Все в крови, он дергается, потом перестает, а люди на остановке стараются не смотреть в его сторону.

Младший брат моей матери постоянно ввязывался в конфликты, потому что после развала совка русскоязычные держались вместе, а казахи их прессовали. Уличные драки с убийствами, суды, вокруг меня постоянно кто-то пил и дрался. И в 96 году все это резко прекратилось. Я попал в сказку братьев Гримм, где все чисто и красиво, но потому пошла волна героина среди русскоязычных мигрантов. Каким-то образом 90-е достали их и в Германии.

Один попробовал в России, предложил кому-то здесь, подсадил второго, третьего. В маленьком красивом городке, где нет плохих районов, где у всех родителей хорошие квартиры и машины, вся молодежь сидела не героине.

— Тебе было сложно адаптироваться после переезда в Европу?

— Я был 15-летним салагой, которого интересовало все. Старался наладить общение с людьми, смотрел телевизор на немецком и учился в школе, спрашивал у ребят, как сказать, если нужно что-то купить. Язык выучил за полгода. Кто не адаптируется, остается в русскоязычной диаспоре, во временной капсуле. Ты уехал в 96 году и остался на том уровне с жаргоном, в который залетели немецкие словечки. Получается такой диаспоральный самородок. А те, кто адаптировался, стали обычными немецкими подростками.

— Ты творческий человек с образованием. Как ты оказался в уличных тусовках?

— Ушел из дома в 16 лет. Родители развелись, когда мне не было и года. С мачехой постоянно происходили конфликты. После переезда в Европу я выпорхнул: пришел домой, получил, сбежал, вернулся – снова получил, снова сбежал. В итоге не вернулся, попал в компанию и пошло-поехало.

— Не возникало мыслей, что нужно с этим заканчивать и жить нормальной жизнью?

— Я вернулся к нормальной жизни, когда бросил наркотики. Одно дело бросить, но самое сложное – не начать заново. Ты должен полностью отказаться от той жизни, от людей, с которыми общался. Покинуть свой аквариум и остаться одному. Я еще продолжал заниматься какой-то ерундой, но уже без наркотиков. В 2011 году у меня был последний суд – мне повезло не сесть на пять-шесть лет и не испортить себе жизнь, хотя уже готовился или к тюрьме, или к побегу из страны. После этого вообще никуда не лез.

— В России есть мнение, что Европа рано или поздно поплатится за миграционную политику. Что ты думаешь по этому поводу?

— Она уже поплатилась, Европы нет. Я помню Германию и Европу 90-х – они были офигенными. Первые 15 лет я понимал, насколько там круто и какая существенная разница между Европой, Восточной Европой и постсоветским пространством. Сейчас этого нет. В Москве свободнее и комфортнее, хотя многие удивляются, когда я говорю такие вещи.

Миграционная политика уничтожила корни, само понимание людей, что это их страна, предысторию, традиции. Мой любимый город во Франции – Грасс, где развивалось все касаемо парфюмерии. Я часто летал туда зимовать к брату и просто бродил по улицам – в 2009 году это был офигенный старенький французский городок. В 2018-м повез туда жену и не узнал его. Не увидел ни одного француза.

Я был в Марселе, Лондоне, Лутоне. Мы ездили с женой на велосипедах в Венецию через Австрию. Да, когда ты поднимаешься в Швейцарию или Австрию, все хорошо. Спускаешься в Италию – все, приехали

Европы нет. В книге Мишеля Уэльбека «Покорность» описано, как все это происходит и куда может развиться. Процесс запущен и его не остановить. Это миграционная политика госпожи Меркель.

— Ты вращался в среде приезжих. Кто из них самый опасный?

— Если говорить про криминальные структуры, то чеченцы. Они подмяли под себя всех во Франции и Германии. Я живу на границе с арабским районом. Большие арабские криминальные семьи держат шпилятеки – отмывают через них деньги. Шпилятека – это комната с игровыми автоматами. Арабы рассказывали, что к ним заходят два чеченца и говорят: «Мы завтра придем, с вас 120 тысяч евро». И они понимают, что лучше отдать. Теперь все ходят под чеченцами.

В Каннах я подрался с арабами в баре. Подходят два кавказца и спрашивают на русском: «В чем проблема?». Отвечаю: «Пристал к девушке, я его толкнул, началась драка». Они вежливо говорят: «Понимаем, но вечер для вас закончен. Просим вас уйти». Я в этот бар хожу лет десять. Обычно там стояли арабы.

— В России многие представляют Европу идеальным местом с чистыми улицами, высокими зарплатами и дружелюбными людьми. Насколько этот образ соответствует действительности?

— В Берлине это действительности не соответствует. Он ничем не чище и не грязнее Москвы или Парижа. В Москве идешь на Патриках и думаешь, как тут чисто и красиво, а потом сворачиваешь на две улицы – и все. Но есть Бавария, Австрия – там чуть ли не в белых носках можно ходить по тротуару.

— Самое лучшее место в Европе?

— Австрия. Я часто бывал в Швейцарии и всегда думал, что она самая богатая и красивая. Но самая стабильная, чистая, гостеприимная, вкусная страна – Австрия.

— Самое худшее место в Европе?

— Больше всего не понравилось в Польше: постсовок и враждебность. Место, исторически обиженное на соседей. Северная Польша красивая, но нижняя часть мне не нравится.

— Ты рассказывал, что понимаешь менталитет немцев. Расскажи, чем они отличаются от русских?

— Отношением к окружающему. В первую очередь, они не мусорят. Я проехал на велосипеде по Кавказу, покатался по России – люди везде оставляют мусор. В Германии такого нет нигде, даже на озере, где часто бывают люди. Они не будут мусорить, потому что понимают, что сами вернутся туда.

Второе – отношение к своему государству, ожидания от силовых структур. Немцы ожидают, что полиция будет выполнять свою работу. Если в России ты получил по морде и написал заявление, тебя назовут трусом. Если в Европе получил и не написал – спросят: «Ты что, дурак?». Немцы могут быть недовольны Меркель, но они не будут недовольны Германией. Они научились любить страну, культуру, традицию, даже понимая, что в 40-е годы сильно накосячили. В России я встречаю ребят, которые ценят культуру и традицию, но в общем у них отношение к стране – «это же Рашка». Я всегда удивляюсь такому. Твоя страна не перестанет быть твоей, что бы ни происходило.

Фото — @dimitri.bamberg

СМЕРТЬ БАТТЛ-РЭПА И ТЕКСТОВ, ФЕНОМЕН МОРГЕНШТЕРНА, МОЛОДОЕ ПОКОЛЕНИЕ

— Тебя считали сильнейшим баттл-рэпером на русском языке. Ты не расстроился, что эпоха «Версуса» прошла без тебя?

— Нет по очень простой причине. Все, что происходило с «Версусом» в России, было в Германии до. Это Rap am Mittwoch, проект «Германия в огне» одного из топовых баттл-рэперов Kool Savas. Мы следили за этим, как в России следили за «Версусом». Ни один рэпер с двух площадок не выстрелил как сольный артист, так же, как ни один из участников «Версуса».

Я бы вписался на «Версус», если бы баттлил с Мироном, L’One или Смоки Мо, но не хотел участвовать, только чтобы остаться в формате. Всегда говорил, что это мимолетный хайп, что после этого они все исчезнут, а я останусь там, где и был.

— Считается, что после баттла Гнойного и Оксимирона баттл-рэп умер. Почему это произошло?

— Я не считаю, что баттл-рэп умер после Мирона и Гнойного. Это был пик, самое зрелищное на «Версусе». Баттл Мирона в Америке стал дополнением. Туда полились деньги, начали ломиться рекламодатели. Переломным моментом стали баттлы блогеров и баттл Птахи и Гуфа. Были больше ожидания, больше деньги от рекламы, но получилось максимально скучно. Не удалось собрать ожидаемых просмотров.

— Как думаешь, в рэпе появится что-то новое и сравнимое по популярности с «Версусом»?

— Думаю, нет. В какой-то момент рэп вернется к чему-то осознанному, более музыкальному ближе к 90-м. Рэп покинет мэйнстрим, для любителей жанра это хорошо. Мне кажется, что у хип-хопа сейчас предсмертные конвульсии. У молодежи нет предпочтений, они просто слушают музыку, которая заходит, это мультижанры. Мне кажется, альтернативное музло сменит рэп. Сейчас диктует музыка, вайб. Битмари делают рэп больше, чем сами рэперы, которые просто вписываются на заготовленное музло. Все это звучит плюс-минус однообразно, уже не текстоцентрично. Думаю, что молодежь будет уходить от жанра, и рэп угаснет.

— Рэп с текстами и смыслами умер?

— Он не востребован. Наоборот, если ты пытаешься строить виртуозные конструкции и говорить что-то глубокое, тебя называют душнилой.

— Почему старый рэп вышел из моды?

— Наше поколение высказалось нашему поколению. Эти рассказы чужды и неинтересны молодежи. Это как если бы я пришел на скейт-площадку и начал говорить молодым про 90-е.

— Многие называют кулачные бои и поп-ММА продолжением баттл-рэпа. Как думаешь, кулачка продолжит развиваться или угаснет так же быстро, как «Версус»?

— Моя подруга Яна Давыдова подарила мне книжку «Слово пацана», где рассказывают, как развивалась культура вокруг драк в Татарстане в 60-70-80-90 годы. Большое внимание уделено кулачным боям. Когда Иван Грозный взял Казань, туда заселились русские. Раз в год ребята собирались и устраивали кулачные бои – русские бились с татарами, а на следующий день опять дружили. В Москве были жестокие кулачные бои, которые пришлось ограничить Екатерине. То же самое пытался сделать Николай незадолго до революции. То есть кулачные бои были всегда, это отдельная культура, которая еще долго никуда не денется. Станет больше денег, рекламодателей. Кулачные бои уже есть в США, на Украине и в России. В Германии они еще на подвальном уровне, но хайп скоро пойдет по всему миру.

— Ты понимаешь, чем живет современная молодежь?

— Да, я поддерживаю контакт с аудиторией. Не сказал бы, что они умнее, но у них больше информации и упрощенный доступ к ней. Они гуглят и подпитывают свои интересы в режиме онлайн. Но при этом они эмоционально не приспособлены к жизни: у всех какая-то депрессия, они не умеют общаться.

Шутили, что когда отключился инстаграм, все ужаснулись, насколько они не в коннекте между собой. Большинство из них не найдут адреса друг друга. Если выключить интернет, они абсолютно нежизнеспособны.

— Лет 10-15 назад в России было огромное количество субкультур. Как думаешь, почему все это умерло?

— Интернет стер все границы. Молодежь в Европе или США не отличается от молодежи в Москве. Они все похожи, те же интересы, новая этика. Молодое поколение – как одна виртуальная нация. Границы будут размываться и дальше. Интернет станет новым государством.

— Как думаешь, почему новым звездам так сложно удержаться на вершине хотя бы пару лет?

— Если у человека есть образ, его трудно поддерживать на протяжении нескольких лет. Особенно, когда он по каким-то причинам рушится. Фараон пришел к Дудю, казал пару лишних слов, и его перестала воспринимать аудитория. Это же касается и Фэйса. Образ – это роль, которую ты играешь, пока включена камера, но потом возвращаешься к тому, кто ты есть. Если в жизни что-то меняется, но нужно поддерживать образ, то ты как будто постоянно врешь. Большинство тухнет на этом.

— Тебе нравится кто-то из суперпопулярных персонажей, по которым сейчас фанатеют молодые?

— Я сам делаю другую музыку, поэтому не слушаю почти ничего. Есть много ребят из альтернативного музла: «Досвидошь», «Электросон», Алон. Из суперпопулярных – OG Buda, Soda Luv, Blago White – я мониторю, улавливаю отрывки, но меня никто не впечатляет настолько, чтобы слушать это в наушниках.

— Ты же был одним из первых, кто обратил внимание на Ти-Феста?

— Заметил его, когда ему было 13 лет. Он делал каверы на мои старые песни, был мелким и звонким. Начали общаться, он скинул демки, записали песню. В одни день с выходом его альбома вышел альбом Карандаша. Мне было дико обидно, что Ти-Феста нет нигде в новостях. Скинул его альбом и клип Мише Паньшину, владельцу «Рифмы и панчи». Он ответил, что не вмешивается в политику своих админов. Начал закидывать в личку твиттера The Flow, никто не реагировал. У меня стало дико бомбить, что Карандаша опубликовали по дружбе с редакторами The Flow, а парнишку с крутым релизом никто не замечает. Начал их оскорблять, написал шесть-семь твитов в тот день, и вечером на The Flow вышла новость «рекомендация дня». Его клип и альбом сразу завирусились. Многие пишут, что это мое достижение, но Ти-Фест нашел бы свою аудиторию. Вместе со  старшим братом Максом он всю жизнь делает музло, экспериментирует. Это как спортсмен, который пашет и получает результат.

— Как ты относишься к Моргенштерну?

— Хорошо, но у меня индивидуальный ракурс: Моргенштерн делает то, что мы хотели сделать с российским шоу-бизнесом. Он так же поясничает, издевается над всеми и абсолютно непредсказуем. Никто так не делал, потому что все адаптируются с приходом популярности. Сначала борются против системы и критикуют ее, но потом попадают внутрь, видят деньги и комфорт. Мирон и Фэйс адаптировались, а Моргенштерн нет. Никто не осмеливался, будучи популярным артистом, вести себя так же, как в начале. Что касается музыки, я ее не слушаю, я не его возрастная категория.

— Почему у Моргенштерна получилось, а у Фэйса нет?

— Мы с Мироном выезжали на той же схеме, которая работает всегда: провоцировали, нас начинали ненавидеть и потом любить, потому что столько людей ненавидят. Фэйс тоже эпатажничал и провоцировал. Но дальше все ведут себя предсказуемо: приходит успех, человек меньше матерится и скандалит, потому что боится: потеряешь рекламодателей и деньги, на тусовки не будут звать, государство прижмет. Моргенштерн – первый, кто на это забил.

Фэйс начал дружить с оппозицией и думал, что у него есть аудитория, которой можно рассказывать про житуху, которой он не жил. Это не сработало. Фэйс со строчками про жену Обамы и дочку Трампа – более трушный, чем тот, который пытается рассказать молодежи о жизни и проявить гражданскую позицию. Во-первых, у него не было аудитории для этого. Во-вторых, ему никто не поверил.

— Недавно многие бойцы ММА выступили против Моргенштерна. Как ты к этому относишься?

— Саше Шлеменко нечем заняться? Он считает, что Моргенштерн наносит больший вред молодежи, чем гопники, с которыми он общается и фотографируется? Я думаю, что Жиган больше навредил молодежи своим АУЕшным дибилизмом. Чтобы понять шутки и посмеяться с Моргенштерна, нужны хотя бы какие-то мозги. Подсесть на псевдопатриотизм и АУЕшную херню Жигана гораздо легче. Нужно воспитывать детей, а не думать, что в музыкальной индустрии найдется герой, который будет это делать. Например, мне отец запрещал слушать Цоя. Говорил: «Алюминиевые огурцы – что это за наркомания?». Его жесткие методы, как ты к ним не относись, в какой-то момент меня спасли.

— Нужно ли запрещать деструктивное творчество?

— Я считаю, нужны какие-то ограничения. Я начинал баттловую тему в России и говорил жесткие вещи, которые люди не воспринимали. Юра Хованский ругался с Нойзом и говорил ужасные слова про его умершую мать – что он ее раскопает – очень тупые вещи. За них нужно бить по морде, что Ваня и сделал. Или строчки про школу в Беслане – где здесь юмор? Можно так говорить, потому что свобода слова и за это не посадят? Сажать не надо, но морду бить нужно.

— Многие говорят, что вы с Оксимироном серьезно повлияли на музыкальную индустрию в России. В чем конкретно это выражается?

— Мы заставили всех конкурировать между собой, вывели жанр на другой уровень. Люди стали задумываться, что такое двойные рифмы, флоу. Плюс мы лишили жанр приблатненной атмосферы и уличного пацанизма, чем его заразил шансон. В баттл-рэпе отказались от всего приподъездного, наркотиков, блатной жизни, АУЕ. При этом мне нравилось что-то уличное, например, я фанател от «Злого духа». Но там это кажется естественным, а когда про уличную жизнь рассказывают московские ребята, дети богатых родителей, все звучит глупо и ненужно. Плюс Мирон заставил всех пользоваться гуглом, потому что даже его аудитория гуглила строчки с первых альбомов.

— Есть ли кто-то, кто повлиял на рэп в России так же сильно, как и вы?

— Скриптонит. Он заставил людей заморачиваться над музыкой. Наверняка у него есть хейтеры в Казахстане, потому что там очень много талантов, но я не нахожу, за что его хейтить. Человек использует любую нотку, любой звук в своей песне или минусовке. Делает это осознанно и знает про музло больше, чем Сэм со «Студии 21».

— Кто из музыкантов сильнее всего повлиял на тебя?

— В рэпе – 2Pac. Как музыкант – Виктор Цой, который сформировал мои предпочтения к чему-то мрачному, меланхоличному. Любовь в использовании русского языка, когда в простых словах доносят глубокую мысль.

— Ты доволен количеством заработанных на своей музыкальной карьере денег?

— Конечно, недоволен. Если бы наш хайп пришелся на сегодняшнее время, на монетизацию, мы бы уже были миллионерами. Мы стреляли громче, чем стреляют сегодня, но не получали ни копейки.

— Назови трех самых талантливых русскоязычных рэперов в истории?

— Скриптонит, Оксимирон, Хаски. Классический стандартный ответ последние десять лет.

Запустить видео